Пит Мондриан против Антриоса, или l'Art de Mystification

"Искусство", по пьесе "Art" Ясмины Реза

Московский драматический театр "Человек".

Режиссер - О. Соколовская

Художник - А. Тимошенко

Премьера - СЕЗОН 2005-2006 гг.

Марк: Ты находишь, что эта картина не белая, Иван? Иван: Не полностью, нет… Марк: Хорошо. И какой же цвет ты здесь видишь?.. Иван: Я вижу цвета… Я вижу желтый, серый….

Войдя в крошечный зал Театра-студии "Человек", хочется вслед за Иваном воскликнуть: "Я вижу цвета! Она не белая!". Зритель, действительно, впервые видит цвета на картине Антриоса, только вот проблема в том, что удовлетворения это не приносит и, выйдя после спектакля, чувствуешь, что в чем-то – самом главном – тебя обманули…

Пересказывать сюжет "ARTа" не имеет смысла – в Москве эта пьеса французско-го драматурга Ясмины Реза уже хорошо известна по постановкам в "Табакерке" и Театре-студии "Ангажемент". В данном случае представляет интерес только одно: мотивы новой постановки. Причин обратиться к "Искусству" может быть две: наличие в труппе трех великолепных актеров, истосковавшихся по пьесе, которая могла бы подарить им "радость бытия на сцене", а они – в ответ - искрометные диалоги Ясмины Реза превратить в непрерывную импровизацию. Другой причиной может стать необычное режиссерское или же сценографическое решение пьесы, поскольку без оного есть опасность повториться. Именно по этому – режиссерско-сценографическому – решению, видимо и пошел театр, поскольку увидеть в О. Кассине, В. Довжике и А. Шахбанове идеальных исполнителей Марка, Сержа и Ивана не позволяет и самое смелое воображение…

Итак, сценография. Сцена представляет собой полотно голландского художника Пита Мондриана – его известную композицию с синим, желтым и красным. Создается впе-чатление, что толчком к такому сценографическому решению и стали слова Ивана, приве-денные в эпиграфе. Больше на сцене нет ничего. Да, к разговору об оформлении следует добавить, что и герои одеты в соответствующие костюмы: Марк – красный, Серж – синий, Иван – желтый, и на начало спектакля все они находятся на сцене. Каждый в соответству-ющем квадрате картины. На табуретке соответствующего цвета. Спиной к зрителям.

"Все слишком очевидно. Слишком на поверхности", - мог бы с полным основа-нием сказать Серж. Действительно, режиссер (О. Соколовская) и художник (А. Тимошенко) постарались на славу. Они сделали все, чтобы зрителю было проще и удобнее поверить, что Антриос – не белый. Плохую услугу они оказали пьесе, по-своему расставив акценты. определив, они ограничили пределы толкования. Получилась невнятная история ни с искусством, ни с дружбой ничего общего не имеющая. Почему так произошло? Попробуем разобраться.

О сценографии я уже сказала. Следует только добавить, что актеры совсем не покидают сцену. Неучастие того или иного героя в действии в конкретный момент проявляется в том, что он просто садится на свою табуреточку и поворачивается спиной к залу. Как актеры себя в таких условиях чувствуют? Очень неуютно, поскольку слабо знают текст, а возможности повторить его за кулисами им не предоставляют. Все это, безусловно, отражается и на спектакле, когда виртуозная пикировка героев подменяется вялотекущей беседой, а блестящий монолог Ивана (подарок для хорошего актера) впервые за московско-петербуржскую сценическую историю пьесы вызывает не аплодисменты, а лишь вздох об-легчения и даже некоторую жалость к актеру: "Бедный, сколько слов выучить пришлось!..".

Характеры героев, как и их костюмы, выкрашены лишь в одну краску, лишь в один цвет, причем именно в цвет своего костюма. Марк – красно-агрессивен. Из централь-ного героя пьесы он в спектакле превращается в обыкновенного истерика с пронзительным голосом и повадками Жириновского, которого актер О. Кассин, видимо, выбрал объектом пародии. Образ Ивана в первой сцене гораздо более объемен. На какое-то мгновение А. Шахбанов даже кажется одним из лучших виденных Иванов, но… далее актер просто останавливается на достигнутой ноте и уже до самого финала не выходит из своего желтого настроения. Сине-стальной цвет Сержа, как ни странно, делает его наиболее человечным. Цвет костюма – не бросающийся в глаза, почти обычный – позволяет актеру (В. Довжик) создавать не шарж, не гротеск, а вполне психологический образ реального человека, но… по ходу спектакля что-то происходит и с ним.

Возможно, все это связано лишь с премьерным волнением, но в целом от игры актеров возникает странное ощущение: словно неплохую граммофонную пластинку поставили в проигрыватель, но в какой-то момент заело, и теперь она может издавать лишь неудобоваримые звуки…

Но со всем этим еще можно было бы смириться. И просто, закрыв глаза, слушать любимую пьесу, открывать новые ее смыслы, но… Режиссер пошла еще дальше – она пора-ботала и с текстом: что-то подсократила, что-то переиначила, что-то поменяла местами, а от чего-то и вовсе отказалась за ненадобностью. Результат получился, возможно даже инте-ресным (по крайней мере необычностью трактовки), но ничего общего с пьесой "ART" не имеющим.

То, что на сцене происходит что-то странное стало понятно, когда не прозвучало открывающего пьесу монолога Марка. То есть позже-то он, пусть и в урезанном виде, все-таки прозвучал, но акценты уже сместились. Появились и опасения. За судьбу финального монолога. За судьбу лыжника, которому при такой сценографии просто неоткуда взяться. Появилось и некоторое злорадство: мол, как же в таких условиях вы будите спектакль за-канчивать? И даже некоторый интерес – что режиссер придумает? И режиссер придумала…

Да, забыла сказать, что сама картина Антриоса на сцене в качестве картины не появляется. Когда о ней заходит речь, Серж показывает и все смотрят на один из прямо-угольных, участков пола, который эту самую картину и символизирует. В финале же, когда Марку положено нарисовать своей варварской рукой на гениальном полотне лыжника и прийти к глубоко-философскому выводу о смысле дружбы и искусства, ничего этого не происходит. Они с Сержем просто по очереди бросают свои разноцветные пиджаки на этот самый участок пола, затем туда же отправляют и пиджак опешившего Ивана… В этот момент все становится предельно простым и понятным, все детали складываются в единую мозаику. находит свое место даже странное перемещение первого монолога Марка…

Итак, хотите верьте, хотите – нет, а дело было так…

Надумал Серж поменять у себя в квартире полы и, как человек, не чуждый абстрактному искусству решил, что пол в одной из его комнат будет изображать известную композицию любимого им Пита Мондриана. Когда дорогостоящий ремонт (200 тысяч франков) был закончен, пригласил Серж к себе своих лучших друзей и, зная об их полней-шем невежестве в современном искусстве, придумал замечательный розыгрыш. Показал Марку на часть "полотна" Мондриана и рассказал о тут же придуманной им покупке полот-на Антриоса. Таким образом, монолог Марка становится пересказом выдумки Сержа, в которую Марк отлично включается, "разглядев" на "картине" горизонтальные и горизонталь-ные линии. (Кстати, интересно представлять, как забавлялся всезнающий эстет, "галерейная крыса" Серж, слушая про эту диагональ. Забавлялся, зная, что Мондриан всеми си-лами этих самых диагоналей избегал, считая их очень сомнительными с точки зрения морали).

Потом приходит "бесхребетный" Иван и начинает (чтобы угодить Сержу, который, кстати, совершенно честно и открыто постоянно настаивает, что картина не белая) пе-речислять цвета, которые он якобы видит на белом прямоугольнике. И, что самое смешное и что очень забавляет Сержа, он оказывается очень недалеко от истины (см. эпиграф), сам о том не догадываясь. Даже знаменитая цитата, Финкельзона, зачитанная Иваном, обретает свое место в мистификации Сержа (не зря он даже просит ее переписать). Ее, в конце концов, можно замечательно интерпретировать. Например, "если я прав, потому что я прав, а ты прав, потому что ты прав, то я прав, и ты прав; если же я прав, потому что ты прав, а ты прав, потому что я прав…" и т.д. Ведь в конечном итоге, правы здесь все три героя…

В какой-то момент ослепленность друзей, их неспособность увидеть очевидное выводят Сержа из себя, и он дает им еще одну подсказку: в сцене, когда по пьесе он уносит картину из комнаты, в спектакле он просто ложится на нее, словно призывая друзей хоть на мгновение отвлечься от этого белого прямоугольника и посмотреть на всю эту историю шире...

В финале же происходит сразу несколько прозрений. Во-первых, Иван, наконец-то вспомнив о собственном достоинстве, находит в себе силы признать, что этот самый белый прямоугольник, действительно, всего только белый, и начинает умирать со смеху, осознав всю абсурдность этой ситуации, когда спор разгорается фактически на пустом месте. Во-вторых, во время этого дикого смеха Ивана, Марк, наконец, понимает мистификацию Сержа, узнав картину, название и автора которой он вполне возможно и не знал, но ее саму просто не мог не видеть. И теперь, они вместе с Сержем решают подшутить над Иваном, который, признав белизну картины и отсутствие в ней каких-либо художественных достоинств все-таки остается "загипнотизированным ценой". Марк берет фломастер и подходит к полотну… Иван в ужасе… Но тут Марк приостанавливается, снимает пиджак и кидает его на белый прямоугольник, то же проделывает и Серж. Но даже после того, как его собственный пиджак присоединяется к остальным, в уменьшенном виде образуя всю ту же композицию Мондриана, Иван ничего не понимает.

Какими же герои приходят к финалу? Иван – обиженным ребенком, которого "взрослые" отказываются признать равным себе, а потому делятся с ним далеко не всеми секретами произошедшего. Прагматичный Марк, принимает как данность сумму, выложен-ную Сержем за ремонт квартиры. Сам же Серж просто доволен удачно проведенным розыгрышем. А то, что отношения с друзьями слегка разладились – не беда! В конце кон-цов, ведь есть же и испытательный срок!..

*

Вот такой вот получился спектакль. Что ж, даже забавно. И вполне такая трактовка имеет право на существование. Только что же здесь осталось от пьесы французского драматурга Ясмины Реза? Пьесы, которая называется "ART"? Пьесы, которая всем своим ходом стремится к финальному монологу, так и не прозвучавшему в спектакле. Монологу, который словно концентрирует в себе то самое главное, самое философское, самое красивое, что заложено в пьесе, в этих запутанных отношениях между тремя людьми и белым полотном. Этим строкам в мистификации Сержа и спектакле Театра-студии "Человек" просто нет места. Но очень хочется, чтобы они все-таки прозвучали. Пусть только на бумаге…

Под белыми облаками падает снег. Невидно ни белых облаков, ни снега. Ни мороза, ни белого блеска земли. Одинокий человек, на лыжах, скользит. Падает снег. Падает до тех пор, пока человек не исчезнет и не растворится в нем. Мой друг Серж, мой давний друг, купил картину. Это полотно примерно метр шестьдесят на метр двадцать. На нем изображен человек, который пересекает пространство и исчезает в нем.

Студенческая рецензия - апрель 2008 г.