Когда не доказать правду

"Жорж Данден, или Одураченный муж", Жан-Батист Мольер

БДТ им. Г.А. Товстоногова

Режиссер - Жак Лассаль

Художник - Эдуард Кочергин

Премьера - 18 января 2003 г.

Очень грустно писать о спектакле, спектакле любимом, зная, что никогда больше не увидишь его. Мешает проснувшееся вдруг чувство ответственности, страх упустить что-то самое важное; забыть какую-то мелочь, о которой уже никто не вспомнит. Но в то же время очень хочется сохранить свои впечатления о постановке, которая по непонятной причине настолько врезалась в память.

Впервые увидела я этот спектакль в Москве в рамках Чеховского фестиваля. В тот самый первый раз глаз отмечал лишь его недостатки (а точнее то, что тогда казалось недостатками): чрезмерно замедленный темпоритм, «не вяжущееся» с Мольером музыкальное оформление – джазовые мелодии; еще показалось, что сцена слишком велика и пустынна, а потому актеры теряются на ней. И, как итог, помню свои слова, сказанные подруге: «Наконец-то я увидела «настоящего французского Мольера» - именно таким я себе его и представляла!» Таким образом, я несколько погорячилась, заявив чуть выше, что видела недостатки спектакля. Нет, все это казалось само собой разумеющимся при постановке мольеровской пьесы. В конце концов, «Мольер – это так скучно!». Другой вопрос, что спектакль тогда не увлек, а остался в памяти лишь как замечательное наглядное пособие «по Мольеру». На этом мое знакомство с ним могло бы и закончиться, но… на следующий день в силу обстоятельств я опять оказалась на спектакле.

Вчерашних вялости и апатии как не бывало! С интересом следила я за происходящим на сцене, увлеченно отыскивая моменты, которые совершенно точно, на мой взгляд, были придуманы не автором. Правда, пьесу к тому времени я еще не читала, но игра меня увлекла (как оказалось впоследствии, не так уж я и ошибалась). Так например, с удивлением я ловила долгие взгляды Клодины (служанки Анжелики), обращенные на Жоржа Дандена; постепенно – пока еще интуитивно – начиная понимать смысл финальной сцены, а точнее ее истоки. Передо мной начинал раскрываться новый мир – жизнь героев до событий, описанных в мольеровской пьесе. Жизнь двух героев-сельских жителей; их взаимная привязанность. Затем его ослепление прелестями дворянства, которое «само по себе вещь неплохая, стоящая вещь», и запоздалое раскаяние: «вот бы мне и жениться на доброй честной крестьянке». И, наконец, мимоходом брошенные ею горькие слова в ответ на просьбу поцелуя «взаймы до свадьбы»: «Меня уже так один раз поймали!»

Казалось, со мной начинали игру «что было бы, если бы». И в голове выстраивалась картинка, параллельная происходящему на сцене – возможное счастье Дандена с Клодиной. И уже по-новому, с другим горьким акцентом звучали знакомые слова: «Ты этого хотел, Жорж Данден!»

Самое интересное, что эта линия, совершенно незаметная при чтении пьесы, тем не менее нисколько самой пьесе не противоречит. Но придает ей дополнительные смыслы и уровни восприятия, новое звучание. Попробую пояснить.

Все мольеровские персонажи обычно наделены лишь одной, основной чертой характера. Как писал А.С. Пушкин, «Скупой Мольера скуп да и только». Они одержимы одной идеей, у них всегда одна мысль, и все то, что вне ее их не интересует. Подобная одержимость, превращая их в комических персонажей, одновременно делает их образы собирательными, отдаляя их от реальных людей. В какой-то момент они просто становятся нежизнеподобными. Но ведь, в конечном итоге, именно это и делает пьесы Мольера комедиями, а не превращает их в драмы.

У режиссера же Ж. Лассаля получилась драма с почти трагическим геоем в центре. Много можно спорить на тему, а нужно ли комедии такое превращение, нужно ли это зрителям, которые идут «на Мольера» с определенными ожиданиями, которые спектакль оправдывает не в полной мере. Но результат, на мой взгляд, получился очень интересным.

Нет, режиссер не отнимает у Дандена заложенного в него автором комизма, но наделяет его характер дополнительными красками, причем красками глубоко лирического свойства.

И здесь просто нельзя не сказать об актере – исполнителе заглавной роли – В.А. Дегтяре, на котором только и держится драматическая линия спектакля. Остальные актеры (пожалуй, за исключением Т. Аптикеевой – Клодины) раскрывают перед зрителем все оттенки комического, благодаря им на сцене расцветает карнавальная стихия (Бахтин остался бы доволен), буффонада. На этом-то режиссер мог бы и остановиться – для зрителя подобная трактовка Мольера вполне привычна, - но Ж. Лассаль ищет чего-то другого, ему нужен противовес, не позволяющий спектаклю скатиться в откровенную клоунаду. И вот он приглашает на роль Дандена артиста, который «мог бы и Гамлета сыграть, и чеховского Иванова»(1). Гамлет и Мольер?! Не приведет ли это к смещению акцентов пьесы? Да, конечно, но спектакль от этого лишь выигрывает.

Валерий Дегтярь играет Жоржа Дандена с лирическим азартом. Его герой – сметливый крестьянин, ловкий малый, знающий жизнь, но по глупости своей («ты этого хотел!» попадающий в мир, в котором он оказывается наивным ребенком. Его никто не принимает всерьез: ни жена, ни родители жены, ни тем более франт Клитандр, даже «ровня» Любен относится к нему как к недотепе. На первый взгляд, у Дандена есть здесь лишь один человек, с которым можно найти общий язык – его слуга Колен. И на протяжении спектакля очень ясно видно, как Жорж Данден всеми силами цепляется за эту единственную родственную ему душу: постоянная забота во взгляде, неподдельная тревога, когда Анжелика резко захлопывает люк над головой у Колена и тот летит в погреб; и явное облегчение, когда выясняется, что все впорядке. Порой мне казалось, будто Данден относится к Колену почти как к приемному сыну.

Данден в исполнении Валерия Дегтяря не смешон и не жалок. Но и назвать те чувства, которые он вызывает, сочувствием я тоже не могу. С первого же монолога, открывающего действие, зрителя подкупает неподдельная искренность и исповедальность интонаций В. Дегтяря. И теперь, что бы не произошло, на все события мы будем смотреть его глазами. (Конечно, я могу говорить только за себя, но, думаю, не у меня одной сцены «покаяний» Дандена вызывали тихую, закипающую ярость против его «мучителей»). И уже не покажется натянутым финал – прыжок героя в колодец. Так и должно было случиться, ведь так жить невозможно!..

Однако Данден Валерия Дегтяря не только трагичен. Эту роль артист украсил добрым юмором и легкой иронией по отношению к своему герою. Порой, это взгляд на героя со стороны. Актер как бы предлагает нам вместе посмеяться или по=доброму улыбнуться персонажу, который, в конце концов, сам во всем виноват. Так, дружный смех вызывает конец первого действия, когда Данден, горя справедливой жаждой мщения, не забывает хорошенько подкрепиться жареной курочкой перед выходом на «тропу войны». Улыбка появляется на губах зрителей, когда наивный Данден все снова и снова надеется бедить в своей правоте родителей жены; или его детская радость нахождения все новых, с каждым разом более неопровержимых доказательств собственного позора. Примеров можно привести множество. И, возвращаясь к финальной сцене, когда мокрый, но счастливый, неутонувший (ведь комедия же все-таки!) в колодце Данден будет бегать по сцене, сами собой всплывут в памяти слова, написанные около 10 лет назад: «герои Дегтяря приходят [в этот мир] жить. И это занятие, несмотря на всю трудность осуществления, им положительно нравится» (2).

Итак, совместными усилиями актера и режиссера герой «оживает», приобретает прошлое, но ведь одного прошлого мало – театр живет настоящим. А для драматической, а не комедийной жизни «в настоящем» фигуры жены Дандена Анжелики (в том виде, в котором она представлена в спектакле) явно недостаточно. Хотя здесь я в затруднении. Ведь вполне логично было бы сделать именно ее равным партнером Жоржа Дандена – образ ее, прописанный Мольером, дает такую возможность. Получился бы спектакль о двух, в общем-то неплохих, людях, насильно соединенных, чья трагедия в полном непонимании друг друга. Не вышло… И опять же, думаю, связано это с выбором актрисы. Трудно сказать, что двигало режиссером в этом выборе, но очевидно одно: выглядит актриса в этом спектакле явно инородно, а в некоторых сценах смотреть на нее просто неприятно.

С другой стороны, несостоявшийся дуэт Дандена с Анжеликой принес неожиданные плоды (пишу «неожиданные», поскольку ни в одном интервью с Ж. Лассалем мне не удалось найти даже намека на то, что режиссер преследовал эту цель). О том, что получилась драма вместо комедии, я уже писала, но не говорила пока о чем она. Сложно, наверное, будет мне сформулировать свою мысль, поскольку все здесь на каком-то интуитивно-подсознательном уровне, но я попробую.

И в антракте, и после спектакля зрители довольно бурно обсуждали увиденное, давали советы Дандену и Анжелике о том, как надо было строить свое счастье; спорили о том, кто же из них прав… Странно, но именно об этом-то после спектакля думать не хотелось, казалось, что не о том всё, не про то… Но вот про что же он?

Четыре дня каждый вечер приходила я в Малый театр, на сцене которого давали «Жоржа Дандена», пытаясь понять «о чем?». Конечно, шла я уже не только за этим. Атмосфера спектакля затягивала: хотелось видеть его снова и снова; слушать щемящие джазовые мотивы (неужели когда-то казалось, что они здесь неуместны? Чепуха! (3)); любоваться изящным английским пейзажем (а кто сказал, что это обязательно должен быть вид Прованса?!) и каждый раз со страхом ждать его окончания. Ждать, не понимая, чем же он так притягивает, какую струну он задевает так сильно…

Ответ пришел неожиданно. Поспорили с подругой из-за какого-то пустяка. Тщетно я пыталась доказать ей свою правоту на том основании, что сама это слышала. Нет, все признали ее версию. «Но ведь я же права!» и тут память услужливо подбросила уже не раз за последние дни слышанные слова: «С ума можно сойти! Оказаться виновным, когда ты прав!»

Все встало на свои места. «Жорж Данден» - это не комедия о муже-дураке, которого ловкая жена каждый раз умело обводит вокруг пальца; но драма о человеке, который не в силах доказать свою правоту, какие бы разумные доводы он не приводил.

И надо сказать, спектакль ставит героя в более жесткие, чем это предложено автором, условия. Не один раз он уже торжествует свою, ставшую неоспоримой, правоту, но все опять оборачивается против него. Самым ярким примером может служить практически буквальное воплощение в жизнь слов Жоржа Дандена, обращенные им к г-ну де Сотанвилю: «Стало быть, если я застану его в постели с моей женой, ему стоит сказать, что этого не было, - и мы в расчете?» Именно так все и происходит в следующем действии, причем в спектакле, в отличие от пьесы, своими глазами все видели и родители Анжелики, но… «Любезный зять, в каком вы должны быть восторге! <…> все ваши подозрения благополучнейшим образом рассеялись».

Однако я слишком далеко ушла от вопроса о персонаже, способном составить драматический дуэт с Жоржем Данденом. Таким персонажем и оказывается Клодина. Конечно, я понимаю, что, возможно, моя версия притянута «за уши»; мне могут вполне справедливо возразить, что нельзя говорить о лирической линии между героями, которых не связывает ни один диалог; линии, у которой, на первый взгляд, нет ни завязки, ни развития… но ведь это лишь только на первый взгляд. А если взглянуть более пристально, то можно заметить и экспозицию (о ней я уже говорила), и развитие действие (о нем чуть ниже), и кульминацию (ее невозможно не увидеть – это финал спектакля, о котором многие писали: «надуманный финал; непонятно, почему служанка с криком бегает по кругу за почему-то не утонувшим Данденом»), и спад действия (он, как и экспозиция, лежит за пределами пьесы).

Итак, о развитии этой линии. Конечно, более наглядно ее можно проследить со стороны Клодины, поскольку общение с ней Жоржа Дандена ограничивается стремлением надавать ей колотушек и сетованиями на то, что жена его не крестьянка; но ведь в деревне всегда так было: бьёт – значит любит. В чувствах же самой Клодины сомневаться не приходится. О ее «долгих взглядах» я уже писала, но есть и более яркие моменты спектакля, подтверждающие то, что в самой пьесе почти не акцентировано.

Так получилось, что образ Клодины стал одним из самых живых в спектакле, поскольку режиссер и актриса обогатили его целой гаммой чувств, особым отношением к каждому персонажу: она любит Дандена, но в отместку хочет насолить ему, а потому ведет себя вызывающе; она готова помочь Анжелике обмануть мужа, но почти ненавидит ее, когда в очередной раз чувствует всю меру презрения ее к Жоржу Дандену (достаточно вспомнить выражение лица Т. Аптикеевой-Клодины и ее интонации, с которыми она в 4м явлении 2го действия произносит: «После знакомства с ними Дандены, кажется, вам совсем разонравились»). А ее ревность, нашедшая выражение в истерическом смехе в тот момент, когда Данден уже почти сдался, размякнув под льстивые речи жены, - именно этот смех отрезвляет его, спутывая карты Анжелике. Кульминации, своего самого яркого выражения, ее чувства достигают в финале, когда она, пережив страх потери любимого, уже ничего ни перед кем не скрывая, в свою очередь бросается с колотушками на Жоржа Дандена. Отношение ее к Любену напоминает отношение к расшалившемуся ребенку: прикрикнуть иногда жалко, так что приходится устало терпеть все его фокусы. С Клитандром же она такая, какой он ее себе и представляет – миленькая ловкая субретка свой госпожи.

Да, Клодина здесь достойная партнерша Жоржа Дандена – умная и любящая, - и драма его только усиливается от того, что он это, кажется, понимает, но ничего не может уже поделать. Даже финал ничего не меняет, ведь стоит за окном Анжелика… И Данден убегает за кулисы один. Только самый последний спектакль, который состоялся в январе, давал надежду: об Анжелике уже не думаешь, а только видишь, что Клодина, наконец, догнала Жоржа Дандена, и вот теперь стоят они обнявшись, не обращая внимания ни на что вокруг. Мажорная нота в грустный день снятия спектакля!

В своем интервью о спектакле Ж. Лассаль говорил о разных традициях постановки мольеровских пьес: фарсовой, трагической, романтической, социально-политической и заметил: «А я бы хотел выйти из этих принятых форм. Я хотел бы постараться сыграть не одно понимание Мольера, а сразу все вместе, постараться мешать краски на холсте, чтобы холст начал вибрировать».

И надо сказать, режиссеру это удалось сделать, причем спектакль в целом совсем не кажется разностильным, несмотря на разные приемы актерской игры. Это потрясающе – практически каждый образ остается в памяти. В восхищении снова и снова наблюдаешь за изумительной эксцентрической парочкой гг. де Сотанвиль – М. Игнатовой и Г. Богачевым: уморительно комичным лакеем Любеном Я. Цапника и даже за почти бессловесным трогательным Коленом Е. Славского.

Так из гремучей смеси буффонады, лирического драматизма, бытового комизма и реализма получился «серьезный психологический спектакль, который при этом нисколько не теряет знаменитого мольеровского юмора» (К. Лавров).

Не знаю, почему этот спектакль сняли с репертуара. Он был необыкновенно светлым и нежным, ярким и сочным, звонким и приглушенным, притягивающим к себе. На него ходили зрители – в последний день зал был полон. Не понимаю. Только в заключение хочу привести слова В.Г. Белинского, которые вспоминаю теперь всякий раз, когда думаю о «Жорже Дандене» в постановке Ж. Лассаля: « В искусстве есть два вида красоты и изящества… Одна поражает вдруг, нечаянно, насильно, если можно так сказать, другая постепенно и неприметно вкрадывается в душу и овладевает ею»…

Написано при подготовке поступления в ГИТИС (13.05.2004).

Примечания:
(1) Ж. Лассаль о Валерии Дегтяре

(2) А. Брук «Лариосик, расставшийся с иллюзиями»

(3) Музыкальное оформление было точно выверено, у каждого героя была своя тема, по которой с закрытыми глазами можно было определить его выход на сцену.