Монологи для Мольера

Обещала рассказ о "Скупом" с Леонидом Якубовичем. Посмотрев, понимаю, что буклет к спектаклю много содержательнее последнего. По буклету вполне можно даже ответить на экзаменационный билет, связанный с Мольером и классицизмом. По спектаклю и о пьесе "Скупой" рассуждать будет непросто.

Непросто, потому что у создателей спектакля не чувствуется никакого доверия к пьесе, да и интереса тоже. Про что? Для чего? В анонсах говорили, что тема вечная, но не хватает глубины для более объемного раскрытия Гарпагона - нет материала, чтобы вывести его на иной, человеческий уровень. Чтобы не как у Пушкина - мол, скуп да и только. А потому и заявлены укрупняющие, углубляющие и проявляющие Гарпагона монологи авторства Леонида Якубовича. Чтобы все стало понятно, чтобы родилась неоднозначность, чтобы возникло сочувствие.

По наивности, мне всегда казалось, что подобного эффекта можно добиться филигранно выстроенным партнерством и вчитыванием в текстовые, подтекстовые и надтекстовые смыслы. Когда-то это отлично удалось Егору Перегудову, на рамтовском "Скупом" которого я бесконечно хохотала, но в то же время, наблюдая за тончайшими трансформациями Алексея Блохина, становилась свидетельницей рождения высокой драмы ( https://le-theatre-francais.com/blog/skupoy_ramt_peregudov ).

В спектакле же Валентина Клементьева не складывается даже с высокой комедией. И просто-то рассмешить зрительный зал удается лишь с завидной периодичностью демонстрируемым чулочками, обтягивающим красивые ножки, да сценами алкогольной разухабистости Фрозины (Евдокия Германова).

Самый искренний и заливистый смех звучит почти в самом финале, когда Мольер, в лучших традициях индийского кино волшебным образом режиссирует воссоединение потерянного семейства.

Общаться актеры не могут или не хотят. Все, что требует повышенного эмоционального градуса, превращается в истерический крик. Да что говорить, если самым старательным артистом на сцене оказывается подросток (Никита Кашеваров), играющий Да Флеша...

Так и выходит, что обещанные монологи, приписанные к Мольеру Леонидом Якубовичем, становятся в спектакле тем, ради чего спектакль и был поставлен. Они выглядят эстрадными монологами с попыткой легкого уклона в сторону стендапа, но при этом несущем в себе заряд непередаваемой банальности. Актёр выходит к жаждущему его зрителю и начинает то, что считает общением.

Общения не происходит - не будем обманываться. Не происходит, несмотря на то, что в буклете целый разворот посвящается "должности" оратора во французском театре XVII века - актера, ответственного как раз-таки за диалог с публикой. Но поскольку именно эти свеженаписанные монологи становятся трактовкой мольеровской пьесы Новым театром, то их я и оставлю для истории постановок.

1. ...часы… А ведь им без малого полтораста лет. Эти часы мне когда-то подарил мэтр Бош (?), когда я взял в жены его дочь Луизу. Хорошая была женщина, хозяйственная. Не то что нынешние вертихвостки. Сколько же они теперь стоят? Ливров, наверное, двадцать. Да нет, пожалуй, все сорок - золотые, хрустальный звон. А ну-ка… а ну-ка посчитаем. Эти часы стоят сорок ливров, а показывают они двадцать четыре часа. Значит, один час на этих часах стоит… сорок разделить на двадцать четыре… это будет один и семь десятых ливра. То есть одна минута на этих часах стоит тридцать три су. Боже мой, почему до меня никто не задавался вопросом: сколько стоит время? А что такое время? Помнится, когда я учился в школе, нам говорили, что Аристотель при упоминании времени большую часть отводил душе. Что он имел ввиду под словом "душа"? То, что страх, дружба, любовь? Но это же глупо спрашивать, сколько стоит совесть. Совесть не стоит ничего, или так неизмеримо мало, что даже не о чем говорить. Страх… страх тоже бывает разный в зависимости от того, как он велик. Страх оказаться в дураках и страх перед смертью имеет совершенно разную цену. Радость… Бедный человек нашел монетку - вот он и рад, а радость человека обеспеченного имеет совершенно другое свойство. Любовь… А что любовь? Бедный человек, даже когда любит, все равно все время ищет денег, чтобы накормить ее и детей, а богатый человек любит, когда хочет и сколько хочет. И платит за любовь столько, сколько надо, совершенно не думая о последствиях. Значит, дело все-таки не в душе, а в деньгах. Душа - это что-то иллюзорное. Это только бог знает, сколько стоит твоя душа, и когда-нибудь расплатится с тобой по этой цене. А время… время - вот оно, тикает. А раз оно тикает, значит, оно есть. А раз оно есть, значит, оно имеет цену. На свете нет ничего такого, что не имело бы цены. Вот мое время сколько стоит? Как я сказал, тридцать три су - одна минута. Погодите, это что же получается? Если я истрачу тридцать три су, я истрачу минуту своей жизни? А если кто-то украдет у меня два ливра, он, что, украдет у меня час? Черт бы меня побрал! Это же надо, какие идиотские мысли лезут в голову. Надо выпить. Надо просто взять и выпить.

1. ...Хвост дыбом, гребешок веером и клюют без разбора все, что ни попадется на дороге. Глаз видит то, что хочет. Все остальное видит то, что хочет глаз. Они и женятся так, как комары, с разбегу. Увидят что-нибудь блестящее - бряк хоботком, все, уже присосался. Они не понимают, что брак - дело серьезное, тут все надо обдумать, взвесить. Как говорил Менандр, брак - это, конечно, зло, но зло необходимое. Нет, разумеется, конечно, мы относимся к браку не так, как женщины. Для женщин, к примеру, белый цвет - цвет радости, любви, надежды. Именно поэтому на свадьбе все женщины одеты в белое. А все мужчины - в черное. Это естественно им крутиться перед зеркалом - тряпки, булавки, заколки. А кто будет учить их уму-разуму? Кто объяснит им, что главный в доме - это мужчина? Ибо мужчина есть основа всего сущего. В древности все великие люди были мужчинами: философы, ученые, мудрецы. Кстати, мудрец - тоже мужского рода. Кто объяснит этим молокососам, что жениться надо со второго раза. Первый раз как бы учишь ее, но и учишься сам: понимаешь прекрасно, что никогда не надо перебивать жену, особенно, когда она спит. Но и ей объясняешь то, что моя мать объясняла моей второй жене: никогда не спорь с мужем - либо начинай сразу плакать, либо начинай раздеваться. Только с возрастом понимаешь, что лучший брак - это когда жена слепа, а муж глух, как пень. Нет, разумеется, во всем надо соблюдать, как бы сказать, осторожность, ибо сказали еще древние: не будь слишком сладок или тебя выплюнут, и не будь слишком горек, иначе тебя проглотят. Или наоборот - сейчас я уже не помню. Как объяснить им, что надо прожить не одну жизнь и не с одной женой, чтобы понять: терпение - вот, что подарил нам Господь. Терпение и мудрость. В конце концов, какая бы ни была у тебя жена - сварливая, скупая, ревнивая - какая разница. Пусть тебя утешает одно: рожать детей придется все-таки ей.

1. …молится на латыни… Вчера на исповеди патер Готар спросил, верю ли я в Бога, а я честно ответил: нет, не верю. Он даже стал заикаться от возмущения, но я сказал: а зачем мне верить или не верить, если я знаю, что он есть? Мы проговорили с ним два часа - он чуть не опоздал на исповедь, и в итоге потом за ужином мы говорили, говорили, но, кстати, так и не пришли к единому мнению. А по-моему, это и не важно. Главное, что человек знает, верит, что есть впереди что-то светлое. То есть он верит в будущее, которое, конечно, лучше, чем прошлое, и уж действительно, чем настоящее. Вера - ведь это как мечта. Для кого-то это парус, на котором его несет судьба к его мечте; для кого-то это тяжкий груз - у каждого своя мечта, свой путь, разве нет? У меня была мечта. Ах, какая у меня была мечта… Кстати, когда я был маленький, я думал, что в деньгах покой. Но теперь к старости… нет, хорошо, что они есть. Что мы без них? Вечно ползающее с протянутой рукой существо. Но иногда мне кажется, что они свободнее. В сущности, что такое богатый человек? Тот же бедняк, только с деньгами. А я не жалуюсь - у меня есть все, что я хотел. У меня достаточно денег, чтобы перестать гоняться за ними. Вон она, моя шкатулочка, полная золотых луидоров. Она там, закопана в этом саду. Иногда ночью я просыпаюсь холодном поту, потому что чувствую, что ее там нет, и бегу, проверить все ли на месте. И потом долго-долго сижу там на скамеечке, и меня обуревают странные мысли. Я мучительно хочу представить, что ее там нет. То есть как будто нет. Я страстно хочу возродить в себе то сладостное чувство, когда я мальчишкой следил за тем, как отец достает из тайника эту шкатулку и сыпет туда золотые монетки. Удивительно, меня никогда не прельщало золото - я хотел эту шкатулку. Мне казалось, что она огромная и туда могут поместиться все мои желания. Когда отец умер, я впервые взял ее в руки - о… я помню этот сладостный миг. Я задыхался от счастья. Но где-то там, в душе, в сердце что-то кольнуло: мне вдруг показалось, что я что-то приобрел и тут же потерял. Нет, шкатулку я держал в руках, но мечтать мне было больше не о чем. Я не могу это объяснить, но потом эта мысль приходила мне в голову: каждый раз что-то получая, я как будто что-то терял. Я стал бояться своих желаний: они появлялись, исполнялись и исчезали. И их так мало осталось… я стар - о чем мне еще желать? У меня все есть. Вон она там - моя шкатулочка, мои золотые монетки. Моя радость, моя надежда. Черт бы ее побрал - о чем мне мечтать? Моя мечта закопана в этом саду… чтоб я провалился! Это ж надо, какая глупость лезет в голову! Я не сплю из-за этого. Ну, что это?! Я старею. Я старею. Пойду-ка выпью стаканчик доброго вина!

1. Они, верно, думают - дело в этой шкатулке. Глупцы. Дело ведь совсем не в ней. То есть не в самой шкатулке. Да, я с детства мечтал о богатстве. Семья наша всегда жила в достатке, но я хотел сам… сам добиться большего. Я ходил мимо замка бароне де М. и мечтал, что когда-нибудь к моему дому тоже будут подъезжать золоченые кареты. Нет, я не завидовал, клянусь, я не завидовал. Я мечтал. Что же в этом худого? Я говорил, что мечта есть у каждого. Да, я не стал знатен, у меня нет титула, но я богат. Вон она моя шкатулочка, полная золотых луидоров. Они говорят, я скуп. Ну, во-первых, я не скуп, а бережлив. И, как говорил, Публий Сир, главная прибыль есть та, что есть результат бережливости, господа. Скуп… Да, скуп! Но всей выгодой от моей скупости пользуетесь вы. И этот дом, и эта еда, и платья, которые вы носите, - все это результат моей скупости, господа. Еще древние говорили: лучше прожить скупым и нажить худую славу без ненависти, чем, желая прожить щедрым и оттого поневоле разоряя своих близких, нажить худую славу и ненависть разом. Они думают, это так просто. Нет, милые мои, это тяжкий труд, это бессонные ночи. Недавно я прочитал в одной книге изречение Демокрита: жажда наживы, жажда богатства у каждого человека, однажды возникнув, не исчезает всю жизнь. Ибо пока богатство не приобретено, желание иметь его иссушает; когда же приобретено, изнуряет заботами о нем; когда же утрачено, мучает желанием вернуть его. Да, я одинок. Так что ж с того? Орлы летают в одиночестве, бараны пасутся стадами. Хорошо, пусть я не орел, но я и не баран. Вот она, моя шкатулочка, полная золотых луидоров. Я ведь не дурак, я ведь прекрасно понимают, что все они - мои дети, мои слуги, Фрозина и даже Маринна, - все они лишь пассажиры на лодке, которой я правлю. Когда-нибудь они сойдут, и я один поплыву в тот путь, куда позовет меня господь. Но тогда, зачем они мне теперь? Что останется со мной в этом пути в бесконечное? Только то, что никогда не бросит меня, не предаст и не обманет, - моя шкатулочка. Потому каждый день я обращаюсь к Господу нашему Иисусу Христу с одной и той же молитвой: Господи, я знаю, что это невозможно, но ты все можешь, Господи, может быть, ты явишь милость свою и совершишь чудо? Когда ты будешь забирать меня к себе, я хочу держать ее в руках - мою шкатулочку. Согласись, Господи, человек не должен, не может расставаться со своей мечтой. В ней вся моя жизнь, все мои надежды, мне не на кого оставить ее. Да я и не могу, не хочу. Пусть кто-то скажет, это мой крест, Господи, я привязан к нему, как галерный раб. Пусть. Но разве это худо, Господи, быть привязанным к своей мечте? Да, это мой крест. У каждого свой крест. Может быть, ты так и придумал, Господи, что человек без креста - и не человек вовсе? Мой крест - это немножко и твой крест, Господи. Мое одиночество - это немножко и твое одиночество, Господи. Ты сам сотворил меня по образу и подобию своему. Как я оставлю ее? Быть может, я единственный человек, кто может удержать в руках свою мечту? Но вот, что тревожит меня, Господи, что разрывает мне душу и рвет сердце - мои дети, моя радость, моя надежда и мое горе. Они так похожи на меня. Они ведь это я в том будущем, в котором меня уже не будет. Разве я не совершал те поступки, на которые сегодня способны они? Разве я не относился к своему отцу так, как они сегодня относятся ко мне? И тут, Господи, страшная мысль разрывает мне голову: что если обида, которую сегодня нанесли мне мои дети, это немножко и моя вина? Они так похожи на меня. Да, я бываю несправедлив, даже жесток. А что ж? как сказал великий Мольер: чтобы быть хорошим отцом, иногда приходится быть плохим человеком. Но что останется после меня, когда я уйду? Эта шкатулочка? Зачем им она? У них будет десять, двадцать, тридцать своих шкатулочек. Разве в этом дело, Господи? В конце концов, мы все умираем дважды: один раз, когда уходим в чисто материальном смысле, и второй раз, когда стирается память о нас. Что я оставлю им? И что останется после меня? Вот, что не дает мне покоя. Через сколько дней, месяцев, лет они придут или перестанут приходить на мою могилу, чтобы поговорить со мной? Что мне делать, Господи, как мне быть? Великий Лао-Цзы сказал: вы можете многое брать из этого света, но наполните лишь ладони, а если будете отдавать, то наполните и сердце. И я не знаю, что мне делать, Господи! Что мне делать?!?!?! Что мне делать?!?!?