С любовью к Жан-Батисту

"Мольер avec Amour", по пьесе М. Булгакова "Полоумный Журден"

Театр Олега Табакова

Режиссер - Сергей Газаров

Художник - Александр Боровский

Премьера - 28 января 2021 г.

Новый спектакль «Табакерки», поставленный по мотивам булгаковского «Полоумного Журдена», написанного по мотивам мольеровского «Мещанина во дворянстве», создан о Мольере и для Мольера. С любовью.

Нет, безусловно, смотреть его можно и без малейшего знакомства Жан-Бастистом (а так чаще всего и будет). Феерия цвета и звука, эстетика модного дефиле в духе Жан-Поля Готье (художник по костюмам – Мария Боровская), яркая и талантливая демонстрация всевозможных актерских умений в духе популярных шоу «”нечто” со звездами» - гремучей смеси этих составляющих вполне достаточно для суперуспешного спектакля. Спектакля, казалось бы, связанного с Мольером лишь теми самыми «мотивами по мотивам».

Вот только забыть о Мольере окончательно не получится даже у самой неподготовленной публики – слишком внимательно будет вслушиваться, слишком пристально будет вглядываться Жан-Батист с огромных крутящихся дверей (заменяющих сразу и задник, и кулисы) в каждую сцену и в каждого зрителя. Вслушиваться и вглядываться, задавая происходящему еще более высокую планку.

Спектакль Сергея Газарова хорош своей многоплановостью. Возможностью выбрать спектакль «по себе». Для меня он оказался ценен именно своей «необязательной», мольеровской составляющей. При том, что режиссер совершенно не занимался театральной стилизацией, постановка его стала подлинным оммажем мольеровскому театру. Оммажем во многом намеренным, а во многом – подозреваю – даже непроизвольным.

К примеру, театр нигде не упоминает (а значит, расчета на него не было) следующий любопытный факт: именно в этом театральном сезоне исполнилось ровно 350 лет со дня первого представления «Мещанина во дворянстве» мольеровской труппой. В том самом Шамборе, о котором идет речь вспектакле. Чем не прекрасное театральное совпадение, возможное лишь с тем, кто подлинно увлечен и вовлечен?

Или другое – не знаю, часть ли это лишь премьерных показов или так будет всегда, - но пока перед началом спектакля к публике выходит сам режиссер и в нескольких репликах рассказывает о том, чего следует ожидать. Создатель спектакля выходит на аванс и общается со зрителем. Чем это не традиционное явление оратора? Человека, открывающего и закрывающего спектакли французских театров XVII века. Непревзойденным оратором в своей труппе был Мольер, всегда готовый к остроумной словесной битве между сценой и залом. Мольер-оратор, нашедший сегодня своё воплощение (пусть даже временное) в режиссере Газарове. К слову, это явление публике человека от труппы настолько смыслово хорошо, что если в дальнейшем режиссер не сможет присутствовать на каждом спектакле, то он вполне мог бы делегировать свои ораторские обязанности одному из актеров. Как, устав от этой «добавочной игры», Мольер передал свои обязанности верному Ла Гранжу.

Или вот он во всей красе – изящный помост для дефиле, придуманный Александром Боровским и врезающийся в зрительный зал. По бокам от этого помоста, как и положено на fashion-показах, сидит публика: все прекрасно, все в рамках концепции. Но Мольер продолжает вглядываться, и срабатывает эффект стереокартинок для глаз: за традиционной зрительской рассадкой показа мод проступает намек на страшно не любимую артистами традицию. Традицию самым знатным и богатым из зрителей размещаться прямо на сцене вдоль нынешних кулис, оставляя актерам для игры лишь пару метров сценического пространства.

И актеры – уже не мольеровские, но нынешние – пространство это умудряются освоить и сделать весьма пригодным для игры. Крайняя узость помоста не мешает им совершать невообразимые фехтовальные кульбиты (придуманные и поставленные мастерами исторического фехтования Виктором и Олегом Мазуренко) во время пролога, когда роли еще не розданы и актеры остаются всего лишь актерами.

Впрочем, конечно, не «всего лишь». На этом поле тоже идет даже не двойная (задуманная Булгаковым), а тройная игра. Входя в зал, мы видим на сцене актеров «Табакерки», готовящихся сыграть мольеровских актеров, которым предстоит погрузиться в роли «Мещанина во дворянстве».

Эта игра последовательна и заразительна. С четкими переходами на каждый новый уровень. Вот артисты только что разминались, проходили каждый свои наиболее трудные места, но с появлением Михаила Хомякова как-то быстро подтянулись и собрались в единую и слаженную фехтовальную тренировку под его руководством, чтобы выйти из нее уже теми, для кого Мольер и писал свою пьесу. (Когда Хомяков работал со шпагой, так и казалось, что в финале тренировки он ударит ею трижды по полу – как традиционным жезлом французского театра, - и «запустит» спектакль).

Михаил Хомяков играет здесь актера Луи Бежара, которому вынужденно пришлось взять на себя режиссерские и актерские функции Мольера и сыграть господина Журдена. Но, по совести, играет актер здесь не Бежара – мало знакомого московской публике, не слишком прославившегося и на родине, а кроме того, к премьере «Мещанина во дворянстве», успевшего благополучно уйти на оплачиваемую пенсию. Играет Хомяков самого Мольера. (В той же мере, в какой именно Мольера играет в одноименном фильме Фабрис Лукини, заявленный лишь как г-н Журден). Играет человека, от которого зависят окружающие его люди, то есть руководителя театра. Играет актера с мощным драматическим потенциалом, вынужденного раз за разом исполнять комедийные роли (впрочем, ничуть не менее талантливо). И его первый выход на сцену в роли Журдена – это несколько снисходительное явление театрального любимца, знающего себе цену. Мол, да, сегодня у меня вот такой несколько сумасшедший костюм, да и я сам – вернее, мой новый герой, - тоже душевным здоровьем похвастаться не может, но мы же с этим справимся, правда? Ведь это я – тот, кого вы так ждали, кого вы так любите. И странным образом в этом явном актерском самолюбовании (Хомякова-Мольера-Бежара) нет ничего отталкивающего – лишь мягкое, обволакивающее обаяние артиста, познавшего все тайны театрального искусства. Пожалуй, такого Жан-Батиста можно смело забирать в коллекцию лучших сценических и кинематографических интерпретаций.

И тем обиднее, что, выстроив такой интересный мольеровский театральный мир, Сергей Газаров дальше слепо идет за булгаковским текстом и сюжетом. Ведь Булгаков как-то очень быстро «забывает» о театре в театре и, обозначив, «предлагаемые обстоятельства», позволяющие современным актерам кривляться в старом фарсе не от своего лица, уходит в краткий пересказ «Мещанина». Выхода из сюжета обратно в театральную реальность у него толком нет. Нет его и в спектакле «Табакерки».

Да, здесь в финале по крайней мере поклоны превращают в музыкальный дивертисмент – своеобразный оммаж «Мещанину» как комедии-балету с его финальным балетом наций. Но завершение театральной истории отсутствует. При том, что лучшие драматические сцены спектакля были связаны не с «Мещанином», но с бурлящей жизнью мольеровской труппы.

Безусловно, Александр Фисенко – великолепная и непревзойденная г-жа Журден. Но насколько важно, что это г-жа Журден, сыгранная Юбером. Хомяков и Фисенко в своих парных сценах очень точно отыгрывают не только взаимоотношения супружеской четы, но дружбу-соперничество актеров. Ведь Юбер, который отныне играет роли немолодых женщин, наследовал это амплуа как раз-таки у ушедшего на покой Бежара (как Фисенко наследовал эту роль у Хомякова, игравшего её в старом спектакле «Табакерки»). Так что высокомерие сыгранного Бежаром-Хомяковым Журдена – это еще и высокомерие самого Бежара вдруг резко из второразрядного актера на женских ролях выдвинувшегося в «первое лицо труппы». А резкость и взвинченность созданной Юбером-Фисенко г-жи Журден – это еще и взвинченность самого Юбера, не принимающего до конца выдвижения своего равного товарища (каким многословным взглядом Фесенко-Юбер следит за Бежаром, стоя в укромном уголке под сенью Мольеровского портрета и не участвуя во всеобщем ажиотаже дележа новых ролей!)

А как хорош их краткий диалог в самом начале спектакля, когда еще не надеты безумные костюмы, не наложен фантастический грим, а голосам и пластике еще не придана гротескная отстраненность. В этом диалоге двух старых театральных товарищей слово за словом, интонация за интонацией проступает тот самый Мольер и его театр, о котором с любовью собирается рассказывать постановка.

Собственно, именно на этих двух артистах (пожалуй, даже трех – слуга Дмитрия Бродецкого той же театральной крови) и держится театральный спектакль «Мольер, avecamour». Театральный спектакль, а не одноименное театрализованное шоу.

А шоу… И шоу, которое держится на молодом поколении Театра Табакова, летит своим чередом: за дефиле – «Голос», за «Голосом» - «Танцы со звездами», за «Танцами со звездами» - «Минута славы», за «Минутой славы» - «Серебряная шпага». И все блистательно, все талантливо. Кажется, нет такого полезного для сцены навыка, которым не владела бы молодежь «Табакерки». Они, по истине, прерасны. Но… чего-то главного им пока не достает. Чего-то, что превращает роскошное шоу в настоящий спектакль. Может быть, той самой театральной любви, в которой столь искренне и эмоционально объясняется Мольеру старшее поколение?

Текст написан для блога ПТЖ. Оригинал здесь.