"Исторический театр" Александра Дюма

Как ни странно, рассказ об "Историческом театре" Дюма - это совсем не рассказ о его драматургии, завязанной на его же исторические романы. Это рассказ о парижском театре с таким названием. Театре из камня и плоти :-)

Вид на зал и сцену "Исторического театра"

Любопытна история появления этого театра. 27 октября 1845 года в театре Амбигю-Комик шла премьера «Трех мушкетеров» (пьесу по мотивам сам Дюма и написал). И вот там, на премьере Дюма познакомился с герцогом Монпансье (Антуан Орлеанский) - младшим сыном короля Луи-Филиппа и так выстроил диалог, что к концу беседы герцог пообещал использовать все свое влияние, чтобы помочь Дюма получить лицензию на открытие своего театра – театра для постановок национальных героических драм. Правда, Министр внутренних дел несколько поубавил пыл юного принца, заметив, что в Париже и без того театров достаточно. Но… для таких случаев всегда есть добрые папы, а когда папа у тебя король, то много в Париже уже театров или мало – роли особой не играет.

«Мушкетеры», к слову – пусть и страшно долгие, включающие в себя и сюжеты романа «Двадцать лет спустя», - оказались весьма успешным спектаклем. Не самый благосклонный критик даже писал: «Эта историческая драма предвещает новый этап в развитии театра, и мы его увидим в Историческом театре, который собирается открыть Дюма…»

В итоге уже 14 марта 1846 года было подписано постановление о создании театра. Директором был назван Ипполит Остен (в прошлом руководитель Амбигю-Комик), который и получил лицензию, в которой было сказано, что театр имеет право представлять прозаические драмы и комедии, а также музыкальные представления в течение двух месяцев в году. Создаваемая кампания состояла из уже упомянутого Остена, самого Дюма, М. Веделя (псевдоним Александра Пуле, прежде возглавлявшего Комеди Франсез) банкир О.-А. Бургуэн и м. Ардуан, вложившиеся в новое дело.

Автор биографии Дюма для ЖЗЛ М. Чертанов пишет: «За 600 тысяч франков купили отель на бульваре Тампль, снесли и по проекту архитекторов Дре и Сешана стали строить театр на две тысячи мест: узкий, высокий, с необычно большой сценой — у Дюма не шли из головы лошади. Готье хвалил: «Только подчеркивая целевое назначение здания и максимально используя полезные элементы, современная архитектура найдет новые формы, которые она тщетно ищет». Но нужно еще 800 тысяч — стали брать кредиты. Нестор Рокплан — своему брату: «Герцог Монпансье на днях преподнес Дюма театр. Затея эта так нелепа и комична, что, бьюсь об заклад, не пройдет и года, как он обанкротится… Поведение Дюма неслыханно».

Фасад, выходивший на бульвар Тамль был непривычно узок (меньше восьми метров) и красив (можно увидеть на рисунке). Две кариатиды, обращенные к бульвару профилями, естественно, представляли собой Мельпомену и Талию. На колоннах второго этажа под трагической и комической масками были выгравированы имена лучших (для создателей театра) мировых драматургов: трое французов – Корнель, Расин и Мольер, и трое иностранцев – Шекспир, Шиллер и Лопе де Вега. Причем фамилии маскам никак не соответствовали. Фреска на фризе изображала Поэзию, ведущую за руку Комедию (с комической маской в руках) и Трагедию (с кинжалом). Чуть ниже справа были Эсхил, Софокл, Еврипид, Сенека, Шекспир, Корнель, Расин, Вольтер, Шиллер, Тальма, тенор Нурри, композиторы Глюк и Мегюль. Слева – Аристофан, Менандр, Плавт, Теренций, Мольер, Гете, Лопе де Вега, Сервантес, Реньяр, Мариво, м-ль Марс, Моцарт и французский композитор Гретри. Панели фриза также изображали сцены из «Медеи», «Федры», «Отелло», «Цинны», «Мизантропа», «Мещанина во дворянстве», «Фауста», «Магомета», «Вильгельма Теля» и «Скупого». По краям полукупола расположились скульптурные фигуры корнелевских Сида и Химены с одной стороны и шекспировских Гамлета и Офелии с другой. Центральная композиция фронтона представляла собой фигуру «Гения современного искусства».

Зрительный зал по своей форме отличался от обычных для театров того времени – он был овальным, причем сцена располагалась по длинной части этого овала. Создатели этой планировки отдавали таким образом своеобразную дань венецианскому Театру Олимпико (XVI век). Ширина сцены для того времени была исключительной – 11 метров, а расположение зрительских мест максимально комфортным для просмотра спектаклей.

Зрительный зал

Причем, поскольку дирекция театра ориентировалась сразу на два типа публики – завсегдатаев бульварных театров (рабочий класс) и блестящее парижское общество, - то здание было устроено таким образом, чтобы одни не просто не мешали другим, но и просто не пересекались.

Акустика зала была столь совершенна, что при появлении в этом здании спустя несколько лет Национальной оперы не пришлось ничего усовершенствовать.

На рисунке фасада видно, что название театра изначально было отнюдь не «Исторический театр». Предполагалось, что он будет назван в честь своего главного покровителя – Театр Монпансье, но тут воспротивился король-отец, посчитав, что подобный шаг будет не слишком правильным. Как сказал Луи-Филипп сыну: «Посмотри, Монпансье, ты не богат. Занимайся театром, если тебе пришла в голову такая блажь, но помни, что принц королевского дома не может быть банкротом». Дюма предложил альтернативу – «Европейский театр», - но не всем и это название пришлось по душе, поскольку оно могло быть сочтено не слишком уважительным по отношению к «Французскому театру» (Комеди Франсез). В итоге Ведель предложил «Исторический театр», что устроило уже всех, ведь репертуар театра как раз и должен был состоять преимущественно из инсценировок исторических романов Дюма. Так что именно это название было утверждено на правительственном уровне 23 декабря 1846 года.

Для своей труппы Дюма старался привлечь лучших актеров бульварных театров.

Открылся театр 20 февраля 1847 года «Королевой Марго». Ажиотаж был такой, что публика начала собираться за сутки (несмотря на то, что была середина холодной зимы). Правда, вокруг, сразу появились и пекари с горячим хлебом, и продавцы супов, и те, кто продавал связки соломы, которые могли приобрести желающие подремать хоть немного. (Чем не сцена о том, как д’Артаньян с Портосом торговали соломой! J )

Вот как это открытие описывается в издании ЖЗЛ:

«Исторический театр открылся 20 февраля «Королевой Марго». Реклама грандиозная, по Парижу ходили «люди-бутерброды», толпа собралась у здания с вечера, торговцы продавали суп, пироги, булки, на рассвете — кофе и круассаны, были построены умывальные и туалетные кабинки (Анненков писал, что театр «с столовыми, гостиными, конюшнями и проч.»), пока шел спектакль, 10 тысяч зевак толклись на улице. Спектакль, пышный, блестящий — достоверные костюмы, декорации, сложные машины, — шел с шести вечера до трех ночи. Готье: «Дюма совершил чудо, сумев удержать публику натощак девять часов кряду…» Бузони отозвался кисло, большинство критиков писали, что все «очень необычно». Но все хвалили приму, Беатрис Пирсон; она потом играла в Историческом театре все главные роли и, в частности, Миледи, о воплощении которой Бузони писал: «О, это очарование гадюки, этот темный и глубокий цвет…»

Довольно сложно восстановить весь репертуар этого театра, просуществовавшего всего три года. Несмотря на свою дружбу с Дюма Готье не включил в свою «Историю драматического искусства» обзоры на этот не самый удачный опыт театральной антрепризы своего друга. Так что репертуар восстанавливается по отдельным заметкам, статьям, письмам и запискам.

Конечно, основную долю спектаклей здесь занимали постановки пьес самого Дюма, который поклялся не писать ни для одного другого театра. И пожалуй, одним из самых значимых событий исторического театра стало сценическое воплощение «Графа Монте-Кристо». Премьера состоялась 3 и 4 февраля 1848 года – спектакль шел в два вечера (в июне новинку показали в Лондоне), причем в эти два вечера уместилась лишь третья часть всего романа – точка ставилась на спасении Эдмона Дантеса.

Об этом представлении пишет в своей книге «Три Дюма» и Андре Моруа (и у него это почти единственное упоминание Исторического театра):

«Исторический театр ввел смелое новшество: драма «Монте-Кристо» должна была идти два вечера кряду. Первая часть, кончавшаяся побегом Эдмона Дантеса, длилась с шести часов вечера до полуночи».

Дальше Моруа цитирует Готье:

«Все расходились, – писал Готье, – с твердым намерением вернуться завтра. Ночь и следующий день казались всего-навсего досадно затянувшимся антрактом. На втором вечере зрители уже здоровались, знакомились, вступали в разговоры… Каждый старался устроиться поудобнее, расположиться с комфортом – словом, чувствовал себя жильцом, а не зрителем… Когда занавес упал в последний раз, из груди всех присутствующих единодушно вырвался вздох сожаления: «Как, уже? Расстаться так скоро, пробыв вместе всего два дня? Неужели великий Александр Дюма и неутомимый Маке так мало верят в нас?.. Да мы бы от дали им всю неделю…»

Готье, вообще, был под большим впечатлением от этого спектакля и описал его достаточно подробно. Писателя поразила крайне реалистичная (с точки зрения лучших традиций романтизма) сценография – сверкающая луна, бликующая морская поверхность, водные брызги, ветер, развевающий волосы выбравшегося из мешка Эдмона Дантеса… Готье буквально захлебывается от восторга и на его пике почти приравнивает эту постановку «Графа Монте-Кристо» к средневековым мистериям.

Впрочем, критика была более строга – зрелище не пришлось им по вкусу. Как не по вкусу им (и нашим соотечественникам в Париже) пришлась и предыдущая громкая премьера театра «Шевалье де Мезон-Руж». Андре Моруа описывает ее относительно нейтрально как драму, «в которой трогательная любовная история развертывается на фоне великих событий революции. Пьеса кончается последним пиршеством жирондистов и песней «Умереть за родину»». А вот Анненков и Герцен были куда менее корректны: «Кто же виноват, - писал Анненков, - что знаменитый писатель построил сам для себя театр и намерен 5 или 6 раз в году удивлять Европу отсутствием исторической добросовестности, систематической порчей народных понятий об отечественных событиях и дерзостью представлять известнейшие лица истории, как на ум придет…». И ему вторил Герцен: «До чего может пасть вкус публики и даже всякий смысл, всего лучше доказывает возможность давать гнусность в роде „Chevalier de Maison rouge“ А. Дюма. Я ничего не знаю ни отвратительнее, ни скучнее, ни бесталаннее, а идет!»

В то же самое время обычные зрители радовались «Мезон-Ружу» и страшно расстраивались, что «Граф Монте-Кристо» обрывается вторым вечером, а не продолжается на протяжении целой недели (вкус к сериальной продукции уже тогда был вполне сформирован J). Билетов не хватало катастрофически, и вот тут, как пишет биограф Дюма в ЖЗЛ, Дюма сделал ход конем: он «арендовал городской театр, нанял дублирующую труппу»!

На самом деле, если судить по первому сезону, то дела у Исторического театра шли совсем неплохо – сборы были прекрасными и достигали семиста тысяч франков. Но все же история показала, что затевать новое театральное предприятие в 1847 году было весьма неосмотрительно: прошел всего год и Париж расцвел очередной революцией:

«24 февраля разразилась революция 48-го года. Восстания гибельны для театров, и залы опустели. Только Рашель удавалось еще делать аншлаги в Комеди Франсез, декламируя Марсельезу в антракте между четвертым и пятым актом трагедии Корнеля или Расина. Читала она превосходно, голос ее звучал гордо и непреклонно. Однако, несмотря на всю свою преданность республике, Дюма предпочел бы немного меньше гимнов и побольше зрителей». (Андре Моруа)

Денег не было совсем. Герцог Монморанси сбежал из Франции, оставив за собой беременную жену и ненужный ему теперь театр. Директор Остен все больше мечтал уволиться. А Дюма – в отсутствие доходов – приходилось расплачиваться с актерами из своего кармана. Именно в этот период Остен затевает английские гастроли, на которых и будет сыгран «Граф Монте-Кристо» в самом «Друри-Лейн». Правда, из-за внутренних проблем английской театральной системы гастроли пройдут не слишком удачно и у дирекции окончательно опустятся руки.

Будут попытки спасти сезон, укрепив репертуар проверенной драматургией (уже далеко не только авторства самого Дюма, который сосредоточился на зарабатывании денег все новыми и новыми романами). Ставили Мюссе, Гюго, Бальзака. Ставили авторов, чьи имена сегодня не говорят широкой публики ничего, но все было тщетно.

«Сколько б драм и романов он ни писал, никаких гонораров не хватало, чтобы остановить надвигающуюся лавину его долгов. Исторический театр делал ничтожные сборы. Пьеса Бальзака «Мачеха» (25 мая 1848 года) с треском провалилась. Несмотря на возобновление «Нельской башни», театр стоял на пороге банкротства. С первых же недель совместной работы Дюма напугал своей расточительностью Остена, с которым, по отзыву Марселины Деборд-Вальмор, «ладить было далеко не так легко, как с нашим поэтом, этим большим ребенком, которого мы все так любим». А бедный большой ребенок обещал все и всем. Он раздавал ангажементы направо и налево: «Актеры стекались к нему, но всех приводила в ужас неустойчивость его положения и та чудовищная роскошь, в которой он жил. Говорили, что он сможет свести концы с концами, только если будет беречь каждый грош, как Бокаж, и поручит за этим следить господину Остену…» Но даже Остен вскоре отказался быть «здравым смыслом Дюма». В декабре 1849 года он подал в отставку. Его преемники преуспели в этом не больше, чем он. Ненасытный Исторический театр пожирал одну пьесу за другой и почти не давал денег. Дюма со всех сторон осаждали кредиторы. На «Монте-Кристо» был наложен арест, и сумма залога, отягощавшая недвижимость, поднялась до 232469 франков и 6 сантимов.» (Андре Моруа)

По сути, у «Исторического театра» не было ничего, что могло бы серьезно выделить из других парижских театров. Всего три года назад одно имя Александра Дюма могло делать полные сборы, а уже сегодня раздается все больше голосов, считающих, что писатель устарел: «Дюма „Антони“, „Генриха III“, „Христины“ — возвышенный, сентиментальный, страстный, живущий за пределами этого мира, создавший иной в облаках, — писал их в пору, когда его глаза сияли; он предавался мечтам, он выражал чувства. Вот почему нынешняя молодежь заявляет, что его театр устарел. Она отказалась от изъявлений любви и не ищет подвигов; сцены страсти кажутся ей странными. Они были искренними, когда он писал их, но не сейчас, когда мы предпочитаем более простое выражение чувств, и было бы неправильно гнаться за ушедшим временем… Это, наверное, правильно, это более мудро, более безопасно и меньше вводит в заблуждение, но это менее благородно, менее опьяняюще».

Накопилась общая усталость парижан от пьес Дюма, сюжеты которых (практически всех) были заранее известны по его же романам. Да и сама затея театра национальных героических драм изначально выглядела весьма утопично. Все это говорило о том, что Историческому театру, как и многим другим театральным начинаниям, предстояла довольно бесславная смерть.

В начале 1850 года Дюма предпринял одну из последних попыток удержаться на плаву – поставил своего знаменитого «Генриха III», некогда взбудоражевшего публику Комеди Франсез. Увы, не сработало. Плюс за мошенничество попал под суд новый управляющий театром. Плюс холодные отношения самого Дюма с президентом. Счет шел на месяцы. «Дюма слал умоляющие письма директорам всех театров, прося у кого актрису, у кого оркестр — свои разбегались из-за невыплаты жалованья. (…) Дюма писал Маке, что актерам надо заплатить шесть тысяч франков, он нашел только три тысячи, умолял занять у кого-нибудь. Маке отказал. Впоследствии он писал своему биографу Симону, что связывал с театром все надежды на благосостояние, но Дюма «дурно управлял» и помочь было нельзя» (Чертанов).

27 октября 1850 года театр закрылся.

Из последних сил цепляясь о мечту о собственном театре, Дюма представил в министерство коммерции проект объединения под его руководством трех «пришедших в упадок» театров: «Порт-Сен-Мартен», «Амбигю» и Исторического, обещая, что театры будут «придерживаться одного направления во всем, что касается истории, морали и религии, целиком соответствующего пожеланиям правительства». Ответа не последовало. Театр стоял мертвый и пустой, тянулся суд». (Чертанов)

Через год в здании Исторического театра открылась Национальная опера, которая через год стала называться Музыкальным театром. Десять лет спустя Музыкальный театр переберется на площадь Шатле. А изначальное здание Исторического театра будет разрушено в рамках знаменитой османизации Парижа, дабы освободить место под площадь Республики…

Декабрь 2020 г.